Вирус контакта - Страница 27

Как ни странно, двери боксов были не только не заблокированы, но зачастую и открыты. Только тут 19-й сообразил, что тревога была первой степени, а не нулевой, так что немедленное уничтожение им не грозило.

На жилых ярусах корабля было немного светлее, чем внизу, а может быть, просто аварийный реактор вышел на режим и лампы горели теперь поярче. Неожиданно мягко взвыли моторы, и в стенах открылись ниши со скафандрами — вереница залитых красным светом отверстий, расположенных с десятиметровыми интервалами по обе стороны коридора. 19-й вздрогнул. Однако динамики молчали, видимо, компьютер не сумел пока установить причин аварии, и ниши были открыты на всякий случай.

Добравшись наконец до малой рубки, 19-й с размаху плюхнулся за пульт. Основываясь на печальном опыте, экипаж, получив сигнал тревоги, должен был рассредоточиться по кораблю, чтобы под удар, каким бы он ни был, попало как можно меньше народу. Поэтому из более чем двухсот человек в рубке находились всего шестеро. Остальные сейчас точно так же сидели перед экранами в других отсеках, ожидая, пока компьютер закончит анализ аварии. Обычно программа поиска повреждений занимала одну-две секунды, однако этот случай, похоже, был сложным.

19-й обвел взглядом помещение. Маленький круглый зал, в отличие от коридоров корабля, был хорошо освещен. Дежурившей здесь смене вообще отводилась важная роль в предполагаемом сценарии конца света. Малая рубка находилась ближе всего к ферме большого реактора, и именно шестерке собравшихся здесь людей предстояло, в случае надобности, идти в „горячую зону“.

19-й встретился взглядом с сидящим напротив 162-м, дежурным от группы медиков, плотным мужчиной лет сорока, и улыбнулся ему. Тот попытался улыбнуться в ответ. Результат был жалок — губы у 162-го мелко дрожали, а на лбу выступили бисеринки пота.

Впрочем, 19-й ни секунды не сомневался, что, возникни такая необходимость, 162-й пойдет в горячую зону и останется там навсегда. Как и любой из экипажа. Когда горит муравейник, муравьи бросаются в огонь — и иногда им удается его погасить.

„И все-таки, — подумал 19-й, — неужели и у меня такая же вот перекошенная физиономия? И так же дергается щека? Надо держать себя в руках. Ну-ка!“

Он сделал глубокий вздох, пытаясь успокоиться, и в этот момент на экране появилась красная строчка: „Обрыв силового кабеля“.

Анализ собственных мыслей и побуждений был на корабле обязательной дисциплиной, и позднее 19-й не раз пытался вспомнить, о чем он думал тогда и что чувствовал. Кажется, он даже не пытался осознать случившееся — просто сидел и смотрел на экран. Затем за соседним пультом 113-я откинулась на спинку кресла и тихо засмеялась. И только тут до него дошло. Обрыв кабеля.

— Всего-то? — потрясенно произнес он.

162-й шумно заворочался в своем кресле и радостно объявил: „Живем!“ Теперь он уже не выглядел испуганным.

„Как и все мы, — подумал 19-й. — Пронесло. На этот раз пронесло“.

Весь экипаж находился сейчас у экранов, и все переводили дух, освобождаясь от чувства чудовищной опасности. А затем кто-то набрал на пульте слово „локализация“ — запрос компьютеру, с требованием указать, где именно произошло повреждение.

Ответа 19-й не понял. На экране обычным зеленым светом вспыхнула строчка: „Локализация невозможна“.

— Ну и ну, — пробормотал 19-й. — Не знал я, что для нашего компа существуют невозможные вещи.

Компьютер, установленный на корабле, по сути, управлял абсолютно всем, происходящим на борту. Он искал, находил и ликвидировал мелкие повреждения, он управлял всеми корабельными роботами, он держал в своей необозримой памяти родословные всех членов экипажа, он составлял для каждого меню, учил детей и следил за работой реакторов. И уж конечно, хранилась в его памяти схема гигантского звездолета, со всеми изменениями, внесенными после старта. И вот на тебе.

— Кто-нибудь знает, что это может означать? — поинтересовался 54-й.

— Я знаю, — 113-я пожала плечами, — только все равно чушь получается.

— Ну?

— Ну, в общем, такой ответ возможен, если схема корабля в памяти компьютера не соответствует истинному положению дел.

В рубке воцарилось молчание. А на экране тем временем строчка за строчкой появлялись комментарии — кто-то из группы технического обеспечения давал разъяснения.

— Кто пойдет? — осведомился 54-й.

19-й неторопливо набрал на клавиатуре: „жребий“.

Компьютер ответил мгновенно:

— 19.

Жилая зона звездолета имела форму цилиндра, на верхнем торце которого возвышалась ажурная решетчатая конструкция-ферма главного реактора, увенчанная гигантским шаром. Такое расположение было выбрано не случайно — реактор должен улавливать космический водород и служить одновременно метеоритной защитой для жилой зоны. И вот теперь, видимо, шальной метеорит ухитрился подобраться к кораблю не спереди, где он благополучно угодил бы в воронку питания и в виде плазмы направился бы в двигатель, а сзади и сбоку, причем не просто подобраться, а разрушить заключенный в прочную оболочку вакуумной защиты силовой кабель.

„Случай сам по себе маловероятный, — думал 19-й, направляясь вверх по спиральному коридорчику, — но с другой стороны, времени для его осуществления было более чем достаточно…“

— Готов, — произнес 19-й. Он стоял сейчас перед дверью „горячей“ шлюзовой, облаченный в средний скафандр.

— Ни пуха ни пера, — донесся из наушников чей-то голос, он так и не разобрал — чей. — Тебе хоть известно, что это первый выход за историю корабля? Раньше гоняли только роботов.