Заметим, кстати, что в первоначальном Городе Трора тюрьмы не было вовсе. Это здание построили после. Не то чтобы в Городе было много преступников, нет. Горожане, спроси вы у них, зачем им тюрьма, ответили бы: «Что мы, хуже других?» Добрые эти люди стремились быть не хуже соседей — и прилагали к тому немало усилий. Это мы с вами знаем, что нельзя быть лучше всего света сразу.
Что с того? Если у жителей Города чего-то не было из того, что в изобилии водилось у соседей, они просто-напросто заявляли, что это что-то — явная глупость, владеть которою могут лишь отсталые люди… Но я опять отвлекся.
Итак, Ван сидел у окна и с грустью думал о том, что всю жизнь — подумать только, всю жизнь — играл плохую музыку и даже не знал, что есть на свете хорошая.
Он вновь поднял трубу, и над ночными улицами полилась мелодия — гордая и печальная.
Тут дверь без стука распахнулась, и в комнату вошли уже знакомые Вану три господина.
— Вы арестованы, — сказал ему господин со ссадиной на лбу и с распухшим носом.
— Позвольте, — начал было Ван, но его уже тащили вниз по лестнице к черной карете, стоявшей у подъезда.
Возница взмахнул кнутом, и карета понеслась по ночным улицам — прямо к мрачному зданию тюрьмы.
Вана долго вели по мрачным, пахнущим сыростью коридорам, мимо угрюмых часовых, пока не подвели к окованной железом двери. Один из часовых снял со своей шеи ключ на бронзовой цепочке и открыл замок. Дверь со скрипом распахнулась, и бедного Вана втолкнули в камеру.
— С новосельицем, — прозвучал из темного угла насмешливый голос.
Да-да, разумеется, это был Трор собственной персоной!
— Здравствуйте, — робко произнес Ван.
— Ого, — удивился Трор, — старый знакомый! Ну, рассказывай.
— Что тут рассказывать, — вздохнул Ван. — Я и сам не знаю, за что я сюда попал.
— Брось, — возразил Трор, — об этом говорит весь город. Ведь ты — музыкант Ван?
— Да, — удивился Ван — А как вы догадались?
— Так что же ты молчишь?! — взорвался Трор. — Ведь это ты задумал переименовать Город, взорвать тюрьму и даже написал песню, призывающую к борьбе?
— Я? — изумился Ван. — Песню я, правда, играл, но это не моя песня, ее принес ветер. А что касается бунта…
— А что за песня? — поинтересовался Трор.
— Ну вот: та-та-ра-та-ри-ти-ти…
— Ничего, — согласился с Ваном собеседник. — Все лучше, чем…
Он не договорил, но Ван понял, что имелось в виду.
— А за что арестовали вас? — поинтересовался он.
— За то, что я — Трор, — ухмыльнулся сосед.
— Но…
— Никаких «но»! — зарычал Трор. — Хватит! Или я — Трор, или быть тебе морским ежиком. Ей-ей, превращу!
— Но если вы — Трор, — возразил Ван, — то как же вы дали себя задержать?
— Очень просто. Я проснулся тут, — Трор неопределенно помахал рукой, — а моя волшебная сила дрыхнет. Да оно и к лучшему. Знаешь, — добавил он, помолчав, — я как-то изменился, пока спал. Подобрел, что ли? Шесть веков назад я злее был! А теперь вот думаю: стоит ли кого-то наказывать? Все-таки в том, что вы стали такими, есть и моя вина, а?
— Какими такими? — не понял Ван.
Трор вздохнул и стал рассказывать. Сначала он рассказал, как шел по свету и что видел по дороге, каждый раз прибавляя: «Этого у вас нет… Это вам и не снилось…» Ван был поражен, он и не знал, что мир так велик. Трор утверждал, что шел годы и годы, а ведь Город, в котором Ван прожил всю жизнь, легко можно было пройти из конца в конец за пару часов.
Затем Трор рассказал, как, выйдя на перевал, он восхитился красотой долины и превратил себя в Город. Он рассказывал о прекрасных зеленых рощах, о водопадах, которые теперь неведомо куда делись, о том, наконец, как дом за домом придумывал он Город — чтобы жителям его было красиво и удобно.
— Разве, — говорил он, — я создал хоть одного полицейского? Разве я, один из самых мудрых волшебников, мог написать школьные учебники, в которых говорится, что Земля — плоская? Но ведь именно это там сейчас написано! И зачем? Все только для того, чтобы поместить этот ваш Город в самый центр мироздания!
— А какая Земля на самом деле? — удивился Ван.
— Кру-гла-я! Понял? А? — Трор безнадежно махнул рукой, а затем, без всякой связи с предыдущим, вдруг заявил: — А до судьи я все-таки доберусь!
— До какого судьи? — не понял Ван.
— Тебя не судили еще? — обрадовался Трор. — Ну, парень, у тебя все впереди! Это такой цирк!..
— А что такое цирк?
Трор с жалостью посмотрел на Вана и отвернулся к стене, словно желая показать, что не имеет ничего общего с таким неучем. Через минуту он уже храпел.
А Вану не спалось. Сначала он долго ворочался с боку на бок, затем сел на своей койке, а потом и вовсе встал — подошел к окну. Вану было страшно. Никогда раньше он не помышлял о такой для себя участи — оказаться в тюрьме, а потому был совершенно не готов к свалившемуся на него испытанию.
Стоя у окна, забранного толстой решеткой, Ван глядел на залитую лунным светом улицу. Город спал, и единственным звуком в этой тишине был богатырский храп Трора.
Суд состоялся утром.
Со скрипом распахнулась тяжелая дверь, вошли два стражника и потащили взъерошенного и сонного Вана по коридорам, а затем вверх по лестнице — в судебный зал, находившийся тут же, в тюрьме.
Суды бывают разные. Самый торжественный и пышный суд проходил лет за сорок до описываемых событий в одном из восточных княжеств. Судили собачку кого-то из придворных, осмелившуюся погнаться за кошкой Его Величества. Суд проходил в Золотом Зале дворца и длился восемь месяцев. Кончился этот суд, как и следовало ожидать, смертным приговором, причем отрубили голову начальнику королевской охраны, с которым у короля были старые счеты.